Глава 7
ЗАЖИВЛЕНИЕ РАН
Капли дождя ритмично ударяли по стеклу широкого окна и, сливаясь в запутанные ручейки, заканчивали свою жизнь в многочисленных лужицах на усеянной галькой дороге. Кап... кап... кап... кап... Монотонная капель лилась бальзамом на душу печального зрителя, чей взгляд затерялся в плену бездонных мыслей. Молодой человек в строгом чёрном костюме был поглощен созерцанием чудесного представления, которое Природа развернула перед его глазами. Стоя в гостевом дворике рядом с окном террасы, он почувствовал, что кофе в чашке уже остыл, прозрачно намекая о часах, которые он провел в забытьи.
Вопреки глубокой боли, по-прежнему раздирающей душу, ему удалось найти свет в, казалось бы, непроглядном мраке. Путешествуя по миру, он побывал во многих экзотичных и прекрасных местах, однако ничто не приносило ему такой радости, как возвращение в весенний Лейквуд: к каштановым деревьям с листвой особого изумрудно-зеленого оттенка; к изящным хрупким, готовым вот-вот распуститься бутонам, которые украшают Ворота Роз; к хрустальным водам неугомонной реки, пересекаемым стайками форели; к воздуху, такому чистому и свежему... Возвращаясь сюда, он словно оживал и обновлялся душой. Лейквуд был его пристанищем, местом, где превозносятся чудеса природы, и человек приближается к своей божественной, истинной сути. Для Альберта Лейквуд всегда был целительным бальзамом; здесь как нигде, он обретал мир с самим собой, пребывал в ощущении полного счастья.
После приезда он, едва притронувшись к неотложным делам, стал предаваться раздумьям и любоваться прекрасными пейзажами своего имения. Та ночь в Чикаго истощила запасы его хладнокровия. Его отвергли, и тем самым разбередили глубокую душевную рану. И залечить ее можно было лишь в одиночестве, вдали от Кенди, от непринужденной совместной жизни и постоянных воспоминаний; полностью закрывшись в своем мирном уголке... Он знал эту девочку с ранней юности, и потому любовь к ней глубоко укоренилась в его сердце. Забыть её - всё равно что отрезать руку или ногу. Сколько Альберт её помнил, он всегда питал к ней особые чувства... Перед мысленным взором предстала шаловливая малышка, с россыпью хорошеньких веснушек на личике, горько плачущая на Холме Пони, который по-детски окрестила "своим" Холмом Пони...
Альберт закрыл глаза, дабы пресечь поток терзающих душу воспоминаний. Но это было так тяжело... Для этого нужно время, а его прошло ещё слишком мало... Когда он снова открыл глаза, его внимание привлекла линия ограды, окружающая дом. Выискивая приятную мысль, которая бы облегчила адские муки, длящиеся вот уже три дня, от реальности, от которой он столько лет убегал и с которой, в конце концов, смирился... он вдруг воскресил в памяти образ беззаботно смеющегося, взмывающего вверх счастливого малыша…
... Много лет назад, когда он был ещё ребенком, здесь висели качели, и казалось, с них можно было почти дотянуться руками до неба... Когда он был ещё ребенком...
С холодной чашкой в ладонях он окунулся в воспоминания и отпустил мысли свободно парить, как лепестки в струях ветра, уносясь в далёкое прошлое, когда был счастлив...
... Мы с Поной всегда проводили здесь лето. Она обожала сама ухаживать за своими розовыми кустами, даже тогда, когда её то и дело мучили приступы болезни. Я с нетерпением ждал летних каникул, чтобы побыть с ней. Я всегда считал Лейквуд Раем на Земле, и для ребенка он раем и был...
Кто из моих ровесников мог жить поблизости? По-моему, никого. Каждое лето я играл один, но, честно говоря, не скучал ни минуты... С самого детства я зачарованно наблюдал за насекомыми: как паук терпеливо плетет свою смертоносную сеть, как муравьи запасаются пищей на зиму, как восхитительно кружатся в свадебном танце бабочки-однодневки. Я с изумлением взирал на круговорот жизни мира животных, который повторялся каждое утро: вот щебечут ранние пташки и дружной стайкой взмывают под небосвод; вот скачут в лесной роще с ветки на ветку шаловливые белочки; вот пышущие жизненной силой олени, готовые в любую секунду дать отпор недругу; вот лосось бороздит своды реки на пути к нересту, так и выпрыгивая из воды.
Почти каждый вечер я выезжал верхом. Я прекрасно помню эти прогулки, словно опять вернулся в детство… Моего жеребёнка звали Чалый. Шурин подарил его мне, когда я только начинал учиться верховой езде в Колледже. Роберт купил жеребёнка во время поездки в Испанию, когда его фрегат бросил якорь в порту Кадиса. Это был чистокровный андалуз, горячий, норовистый. Хотя приручить его было нелегко, я влюбился в это дикое, на первый взгляд, существо. Но, мало-помалу, я всё-таки усмирил непокорное животное. Мы не расставались часами; вдали от него мне было не по себе. Чалый стал моим лучшим другом детства. Его смерть - моя первая большая утрата. Я убедился: мало просто любить животных, нужно научиться облегчать их боль. Оказалось, что, потеряв его, я понял своё истинное призвание. Грех жаловаться, жизнь - ветреница, и, хотим мы или нет, мы подчиняемся её нескончаемым капризам... Мой лучший друг ушёл навсегда, и я вновь остался один.
Я решил разыскать других детей и подружиться с ними. Конечно, мне не хотелось страдать от потери ещё одной привязанности, но тогда я считал, что иначе моя боль не пройдёт никогда. После того, как я столько дней провёл с Чалым, одиночество давалось мне куда трудней, чем раньше. Здоровье Поны уже серьёзно пошатнулось, и она не могло уделять мне слишком много времени; да и маленький Энтони, которому было тогда семь лет, не отходил от своей матери ни на шаг, и поэтому я стал прогуливаться по окрестностям Лейквуда. Во время такой прогулки я набрёл на Холм Пони, и сразу потянулся к детям, которые жили там. Они были такими же сиротами, как я, и это нас незримо объединяло. С тех пор, как выпадало время, я подсматривал за их играми, рискуя быть обнаруженным, и восторгался их выдумками, будто сам озорничал.
Так я узнал Кенди. Может показаться странным, но если мысли о ней как о женщине только причиняют боль, то от воспоминаний о маленькой девочке моё сердце наполняется нежностью. Ей тогда едва минуло шесть лет, но она уже стала заводилой всех игр; её непоседливость и храбрость, озорство и смекалка превращали их в радость и веселье для всех детей, но ещё служили причиной непрерывных упрёков её воспитательниц. Впервые в жизни мне так приглянулся другой человек, впервые мне действительно хотелось добиться чьей-то дружбы. В Колледже у меня были друзья, но они разительно отличались от неё. Кенди... Я видел в ней себя самого, а душа её перекликалась с моей. Порой, когда я знакомлюсь с некоторыми людьми, у меня возникает некое шестое чувство, которое позволяет увидеть внутренний мир другого человека, словно между нами существует незримая связь... Я впервые понял это так ясно и отчетливо. Я не знал эту девочку, но чувствовал, что нас связывают прочные узы. Я ничего не знал о её жизни, и в то же время словно знал о ней всё.
Я помню, как ломал голову, силясь выбрать удобный момент и предстать перед Кенди. Тысячи раз я представлял, каково это - играть с нею, смеяться над её шутками, взбираться на деревья, которые она изучила до последнего сучка. Я хотел прогуляться с ней по Лейквуду, познакомить с Поной и маленьким Энтони, показать, как прекрасен лес, растущий в нашем имении, и какие чудесные животные там живут... Но я не осмеливался сделать первый шаг... И сентябрьским вечером судьба предоставила мне столь желанный случай.
Как будто всё было вчера. Этот день навечно впечатался в мою память… Джордж вёз меня на машине в поместье к сестре, и я попросил его остановиться у Холма Пони. Я хотел напоследок взглянуть одним глазком на милую и дружную семью сирот, ведь до следующего года я их уже не увижу. Я вернусь в Чикаго, чтобы продолжить учёбу. Ко всему прочему, я переоделся для семейного концерта; складки килта путались у меня под ногами и мешали ходить. Я медлил, наверное, целую вечность, и лишь потом поднялся на холм. Волынка оттягивала руки, но мне не терпелось сыграть на ней прощальную мелодию в уголке, который я успел так полюбить, и который подарил мне столько приятных минут. Когда Она появилась там, - совсем одна, в слезах - моё сердце преисполнилось грусти. Моим первым порывом было спрятаться, но что-то побудило меня преодолеть робость и утешить девочку. Она увидела меня, перестала плакать, удивившись моему наряду, назвала меня "существом с другой планеты", и я понял, что не зря надел этот душный тяжёлый костюм. Мало-помалу, она успокаивалась, и её личико всё больше озарялось прекрасной улыбкой. Краем глаза я видел, как Джордж подавал мне знаки, и когда она побежала за письмом, которое у ней из рук вырвал ветер, я улучил минуту и скрылся. А о том, что воспоминание обо мне так западёт ей в душу, и я стану для неё "Принцем с Холма", я бы никогда не догадался…
Альберт поднёс чашку к губам и потихоньку отхлёбывал холодный кофе. Он едва ли замечал неприятный вкус напитка. От воскресших в памяти былых событий внутри стало жарко. Стоило закрыть глаза, как завесу мрака, что до этого утра казалась беспросветной, начинали пронизывать сияющие лучи.
Долгое время я не видел её. На следующий год скончалась моя сестра, и Монти решил отправить меня в Колледж Святого Павла. Британцы своей абсолютной невозмутимостью и цинизмом произвели на меня отталкивающее впечатление, к тому же, меня переполняли гнев и печаль; но постепенно я начал справляться с тревогой и привыкать к новому окружению. Все пять лет, что прожил один в Англии, единственной ниточкой, связывающей меня с Соединенными Штатами, был Джордж. Я хотел вернуться в Лейквуд, но в то же время, знать, что Пона туда больше не приедет, что придётся жить без неё - для меня это было слишком. С её кончиной маленькая семья, центром которой было моя сестра, перестала существовать: подавленный горем Роберт вернулся в море, а маленького Энтони взяла на попечение двоюродная бабушка Элрой. Родной очаг, к которому я мог бы вернуться, угас. Меня никто не ждал. Я был один.
Какая любопытная штука - судьба! Когда мне исполнилось восемнадцать, я снова почувствовал себя самим собой. У меня появились новые силы, и я не сомневался, что справился с прошлым. Я решил больше не показываться на глаза своей семье. Потому что хотел жить вольной жизнью и не зависеть ни от фамилии, ни от положения... Быть самим собой. Всё это время Лейквуд пустовал. Никто, кроме Монти и Джорджа, не знал о моём обитании в охотничьем домике, а я, со своей стороны, наловчился успешно скрываться от сторожей, охраняющих владения. Я изучил это место как свои пять пальцев.
В течение первого года, что я прожил здесь, судьбе было угодно вновь свести меня с Кенди. Она, как и прежде, была всё той же очаровательной девчушкой, только стала ещё великодушнее, терпеливее, жизнерадостнее... Но её несчастье потрясло меня до глубины души. Дурное обращение Леганов, непосильная работа, постоянные оскорбления, унижения, зависть, которые ей приходилось сносить, стерли улыбку с её милого лица. Тогда я был сам на себя не похож. Своей внешностью - семейной породой Эндри - я напоминал отца и, вероятно, по достижении совершеннолетия малыш Энтони мог бы выглядеть так же. Чтобы не привлекать внимания, пришлось переодеться. Я покрасил волосы в тёмно-каштановый цвет, который не слишком мне подходил, и отрастил себе усы с бородой. В итоге, когда я вновь увидел Её, я выглядел на все сорок, хотя мне едва минуло двадцать. Мне и теперь смешно вспоминать, как она очнулась у меня на руках после того, как упала в водопад, и как её лицо перекосилось от ужаса. Она, наверное, приняла меня за разбойника или злодея...
Что я мог сделать для её счастья? Наверное, её страдания, просьбы моих племянников, и моя собственная интуиция подсказали единственно правильное решение - дать ей нашу фамилию, принять в лоно семьи. Я получил статус её опекуна, непогрешимого "Дядюшки Уильяма", которому она была безмерно признательна, но который не спешил ей открыться. Я предпочёл быть для неё "Мистером Альбертом", другом, который всегда готов утешить и помочь ей в трудную минуту, нежели Дядюшкой Уильямом, уважаемым и далёким благодетелем. Не благодарности я хотел от неё, а доверия, хотел сделать ее счастливой. Но тут случилось несчастье с Энтони, следом за ним - влюблённость в Терри, а потом и расставание...
Хотя я пытался сделать все возможное, чтобы подарить ей счастье, я не смог уберечь её от сердечных ран... И, в конце концов, из-за своей несдержанности тоже причинил ей боль... Если б только я не потерял память! Если б только она не стала ухаживать за мной в больнице! Когда я вновь увидел её в Лейквуде, образ маленькой девочки ещё не стёрся из моей памяти. В то время я хотел быть только её другом, советчиком, опекуном... Но я прожил тот последний год бок о бок с нею, не догадываясь о прошлом, о том, какими узами мы с ней связаны... Я научился видеть в ней не беспомощную девочку, а прекрасную юную леди, бесстрашную, чуткую, великодушную, изящную... Мне было двадцать три года, а ей только-только исполнилось семнадцать. Полагаю, мои чувства никак не могли остаться прежними… Судьбе вздумалось поиграть со мной, раз она позволила мне избежать смерти при взрыве поезда, а сейчас наказала меня таким испытанием.
Его губы изогнулись в горькой улыбке. Он вздохнул и сосредоточился на окрестностях, где царил мир и спокойствие. Бешеный ритм метрополиса - толчея, напряжение, городской шум - остался позади... Он столько времени упускал из виду маленькие радости жизни: рассвет, грозу, пение птиц, убаюканную ветром листву, вечерний кофе...
Альберт повернулся спиной к галерее и сел за столик, где лежали раскрытый блокнот, дорожная карта и несколько статей по африканской зоологии. Желание полностью отрешиться от недавних страданий перетекло в стремление во что бы то ни стало совершить долгожданное путешествие в Заир. Он посвятил всё своё время и силы изучению необходимых материалов, и настолько ушёл в работу, что потерял счёт времени. И лишь благодаря неусыпной бдительности прислуги молодой хозяин прерывался на сон и еду - иначе обо всём остальном он бы просто забыл.
Альберт снова погрузился в чтение монографий, развернутых перед ним, и не заметил молчаливую тень, которая вот уже четверть часа наблюдала за ним, сидя у большого окна. Это был мужчина среднего роста, крепкий, а желтоватый оттенок кожи и своеобразные черты лица ясно указывали на индусское происхождение. Яркие чёрные глаза, вопреки летящим годам, не потеряли своей живости, и своей глубиной напоминали колодцы, полные нежности.
Посетитель буквально слился с окружением, и ему удалось приблизиться к молодому человеку полностью незамеченным. Его бы не разглядел даже самый внимательный наблюдатель. Это умение он оттачивал много лет, с самого детства, когда был мелким воришкой с лондонских улиц, и порой применял его на практике, ради развлечения, или для защиты интересов семьи Эндри, когда их затрагивали внешние обстоятельства.
Мужчина не сводил с главы семейства серьёзного обеспокоенного взгляда. С тех пор, как Альберт вернулся в Лейквуд, его терзания, вопреки всем усилиям спрятать их, были написаны на лице. Причины столь необычного поведения оставались загадкой. Затаившийся наблюдатель ни разу не видел, чтобы молодой человек, всегда спокойный и жизнерадостный, впал в такое отчаянье. Он обещал отцу Альберта, что будет верным наперсником его сыну, защитит его всегда и везде, однако сейчас заживление ран зависело исключительно от самого подопечного. Увы, Альберт уже не ребёнок, которого легко утешить, а мужчина, чётко знающий, на что способен.
- Джордж! - поприветствовал гостя Альберт, заслышав слабое покашливание.
И тут же преобразился. Несмотря на тёмные круги под глазами и следы очевидного нервного истощения, молодой человек растянул губы в широкой улыбке и напустил на себя самый радостный вид.
- Я удивлен, мой мальчик - ответил Джордж. - Ты встаешь даже раньше, чем я. А я думал, раз ты в отпуске, вдали от дел, то расслабишься и начнёшь предаваться мирским утехам.
Альберт наигранно рассмеялся.
- И это ты обвиняешь меня? Я не знаю никого серьёзнее, чем мой старый Джордж. Ну, не смотри меня так. Уж я знаю, что ты совсем другой, мой добрый друг... Я учился у тебя, и у моих добродетелей и пороков есть только один источник, - молодой хозяин выразительно промолчал, выгнув бровь. - Вот-вот, когда ты последний раз отдыхал? И не говори, что ты не можешь взять отпуск, потому что я более четырех лет возглавляю семейное дело, и часть обязанностей ты можешь переложить на меня. Иногда я думаю, что ты не веришь в мои силы...
На лице Джорджа промелькнули противоречивые эмоции, но он нахмурился.
- Альберт, ты неверно истолковал мои слова. Доживи твой отец до сего дня, он бы тобой гордился. Но если я хочу отплатить ему за добро - ведь он подобрал меня в ручье, выучил, доверил мне свои дела и взял в семью - мне ещё многое нужно сделать. Я обещал ему, что буду присматривать за тобой, защищать твое благополучие и интересы. Я считаю, что моя миссия ещё не завершена.
Альберт наградил его скептическим взглядом.
- Джордж, ты мне как брат. Я знаю, что мой отец любил тебя, хотя ему не удалось усыновить тебя по закону. Вообще-то, он включил тебя в завещание, и ты бы мог безбедно жить на ренту... А не находиться здесь, работая, как обычный клерк, опекая меня как ребёнка, когда тебе следовало бы наслаждаться собственной жизнью. Ты уже достаточно сделал для нас.
Джордж не отрывал взгляда от собеседника. Он всё это знал. И по-братски привязался к Альберту с тех пор, как тот появился на свет. Ему вспомнился круглолицый чуткий спокойный ребёнок, новорожденный миссис Беатрис, которую Джордж полюбил как родную мать. "Позаботься о моем сыне, Джордж", - единственное, о чём просил его мистер Уильям, и его последние слова на смертном одре. Его благодетель несколько месяцев мучился от тяжёлой болезни, которая не позволила узнать о рождении сына и, в конце концов, свела его в могилу. Джордж сильно горевал, что ему пришлось потерять своего опекуна, единственного человека, который был ему отцом.
С тех пор он свою жизнь исполнял это обещание. Пона также взяла на себя заботу о брате, а Монтгомери Вестон стал его опекуном, пока наследник семьи Эндри не достигнет совершеннолетия и не вступит в права. Мистер Уильям оставил своему подопечному превосходные рекомендации, добился, чтобы юношу приняли в Гарвард, и эти шаги, вместе с завещанием его благодетеля, позволили Джорджу весьма активно участвовать в управлении делами семьи. Помимо основных обязанностей, он успешно справлялся с другими, попроще, из благосклонности к Альберту, который после окончания учёбы в Англии решил жить отдельно от семьи, по-прежнему самостоятельно, скрываясь от всех. Одной из таких задач стало удочерение Кенди; он спас её от рабства в Мексике, сопровождал в Лондон... и, в конце концов, познакомил её с загадочным "дядюшкой Уильямом" - и тем самым помог упрочить связь двух молодых людей, которым предначертано жить вместе, а не вдали друг от друга.
- Что скажешь, Джордж? Думаешь, тебе ещё не пора взять отпуск?
Вопрос Альберта отвлёк Джорджа от раздумий.
- Боюсь, мой мальчик, ещё не пора, - иронично ответил он, - хоть ты уже и мужчина, ты продолжаешь меня беспокоить. Как я могу оставить тебя в таком состоянии? Я полон сил, и сомневаюсь, что ты, юнец, можешь указывать мне, что делать. Когда ты обзаведёшься собственной семьёй и подаришь нам наследника, тогда и посмотрим, не пора ли мне взять этот пресловутый отпуск.
Лицо Альберта застыло бесстрастной маской, и он вновь углубился в чтение. Чтобы помочь ему, Джордж уже настроился рискнуть и вызывать гнев собеседника, если ничего другого не оставалось. С тех пор, как молодой человек приехал в Лейквуд, они едва перемолвились парой слов. Джордж решил позволить ему побыть в одиночестве, чтобы Альберт пережил свою печаль, однако он считал, что пора уже очнуться от апатии. Джорджу было невыносимо видеть его в таком жалком состоянии.
- Только не говори, что тебе не приглянулась ни одна из юных цветущих чаровниц, которые крутились около тебя в Чикаго.
На лице молодого человека появилась весьма свирепая гримаса, и Джордж задорно улыбнулся. Значит, вот в чём дело, как он и думал. И теперь напрашивающийся вопрос.
- Хорошо, кто она? - но собеседник не вымолвил ни слова в ответ. - Тебе не нужно отвечать, Альберт. Твоё молчание красноречивее всяких слов. Я с самого начала подозревал, что твои отношения с Кенди могли закончиться только трагедией.
Его слова возымели желаемый эффект, и молодой человек отбросил напускное безразличие.
- Поскольку тебе известно о любовной стороне моей жизни больше, чем мне самому, Джордж, то какой смысл продолжать разговор на эту тему?
По крайней мере, я добился того, что ты начал рассуждать вслух о своём несчастье, подумал Джордж. Он присоединился к раздумьям Альберта и минуту хранил молчание. Опыт ясно твердил верному наставнику, который прекрасно знал своего подопечного, что Альберт очень сильно уязвлён и, что важнее, потерпел сокрушительное поражение. Будучи великодушным, может быть, даже чересчур, Альберт остро чувствовал других. Он привык расплачиваться за чужие долги, забывая о собственных нуждах. Если Джордж не хотел обидеть его ещё сильнее, нужно было вести себя тактично.
- Интуиция мне подсказывает, что ты ей открылся, и девушка отвергла тебя. Я прав?
Молодой человек утвердительно кивнул. О своих чувствах ему было трудно говорить. Даже с Джорджем.
- И я спрашиваю тебя, - продолжал Джордж, - из-за этого наступил конец света? Если Кенди не может распрощаться со своим прошлым, то продолжать борьбу за её благосклонность бессмысленно.
Видя неподдельное беспокойство друга и соратника, Альберт перестал отмалчиваться.
- Джордж, я влюблён в неё с незапамятных времён. Эта любовь у меня в крови. Как я могу её забыть? Пока мы жили вместе в Чикаго, у меня была надежда, что после свадьбы Грандчестера она сама останется со мной. Но я догадывался о том, что мои надежды не оправдаются. Три дня назад мне стало ясно, что между нами непреодолимая бездна. Я знал, что она видит во мне только старшего брата, и скрывал от неё свои чувства, которые разгорались день ото дня; однако в ту ночь... Я не знаю, Джордж. Меня охватило волнение, затянуло в омут собственных переживаний, и моё хладнокровие дало трещину... Я поцеловал её. Видел бы ты её лицо: страх, непонимание, пожалуй, даже отвращение... Я чувствовал себя подлецом из подлецов. Мои мысли обернулись постыдным непотребством. Я сбежал, Джордж, сбежал от нее, силясь обрести рассудок, презирая самого себя, каким я предстал перед ней, ужаснувшейся моему поведению. Я укрылся здесь, потому что больше не смогу показаться ей на глаза. Я - трус, Джордж. До сих пор я никогда не давал ей повода стыдиться нашей дружбы, и сейчас я не могу простить себе того, что натворил.
Мужчина приблизился к Альберту со спины. Горечь молодого человека пробудила давно забытые воспоминания. Джордж опустил ладони на плечи сидящему собеседнику, а перед мысленным взором мелькали самые сокровенные картины прошлого. Альберт узнал знакомое напряжение пальцев и понял, что очень вот-вот услышит признание друга. Джордж всегда был замкнутым и отстранённым, к немногим питал привязанность, равно как и с немногими вёл задушевные разговоры.
- Пожалуй, я расскажу тебе то, что поможет тебе справиться с болью… И ты поймёшь, почему я осмеливаюсь давать тебе советы, тогда как у меня никого нет: я старый холостяк, и не связал свою жизнь ни с какой женщиной...
Молодой человек пытался было возразить, но Джордж деликатно перебил его.
- Пожалуйста, Альберт, позволь мне продолжить. Мне трудно об этом говорить, особенно, учитывая то, что ты для меня всегда был другом и братом.
Джордж глотнул воздуха, дабы обрести смелость. Когда он раскрыл рот, внутри всё затрепетало.
- ...Когда твой отец взял меня к себе, я был бездомным бродяжкой, оборванцем, который, вдобавок, промышлял воровством. Нищий, неграмотный, без роду без племени, я с самого детства жил на улицах, в грязи, где царили жестокость и беззаконие. Я благодарен Богу, чей перст одним июньским вечером указал на твоего отца, и еще больше благодарен твоему отцу за то, что он сжалился надо мной, привёз в Соединенные Штаты и решил меня перевоспитать. Похоже, всем Эндри на роду написано принимать себе под крыло неблагополучных детей...
Его голос на секунду затих, и на красивых полных губах, которые уже не прятались под усами, заиграла улыбка.
- Когда я приехал в Чикаго, всё вокруг мне было в новинку, манило к себе, казалось волшебством. Как в сказке... но, конечно, я ничего не сказал твоему отцу. Я был слишком гордым и невоспитанным, чтобы благодарить его, и предпочитал разыгрывать из себя несчастного сиротку, чтобы вызвать у него жалость... Тем не менее, самый неожиданный и драгоценный подарок был впереди.
Джордж сглотнул слюну, собираясь с духом. Во рту пересохло, а сердце бешено стучало в груди.
- С той поры, как мы с ней познакомились, изменилась вся моя жизнь. Мне было десять лет, ей только шесть, но такой красивой, милой и очаровательной девочки я никогда не встречал. Она была ангелом во плоти. Я не мог прожить и дня, не видя её, и понял, что хочу стать человеком, который заслуживает её любви, который будет её достоин, который заставит её улыбаться. Я постоянно был рядом с ней, и мне удалось пробудить в ней те же чувства, которые я питал к ней, которыми я жил и дышал… Если я и сомневался в них, будучи ребенком, то по мере взросления во мне крепла уверенность в том, что Пона - моя единственная. Я пылал от страсти к ней, и чем дальше, тем сильнее.
Альберт безмолвствовал. Собеседник не отводил от него взгляд; его кулаки сжались, а к горлу подступил комок горечи.
- Я не знал, подходим ли мы друг другу. Она знала, что я предан ей, и любила меня как старшего брата. Я заботился о ней, мы вместе веселились и играли... Но я не осмеливался признаться ей в своих истинных чувствах. Когда родился ты, ей только минуло тринадцать, а мне семнадцать. Мы были слишком молоды, чтобы признать свои чувства и бороться за них после смерти твоего отца. Потом умерла леди Беатрис, изумительная и добрейшая женщина, и мы остались совсем одни. Пона всегда была слабенькой, и горе окончательно подорвало её здоровье. По распоряжению твоего отца, я уехал учиться в Гарвард, а Ханна занималась вами. Меня воспитали в доброте и достатке, я верил, что становлюсь полезным, и поэтому любовь к Поне продолжала пылать в моём сердце, и я, естественно, стремился к ней всей душой. К несчастью для меня, в это время она познакомилась с Робертом Брауном, молодым наследником крупного судовладельца, и они влюбились друг в друга. Когда они поженились, ей едва исполнилось восемнадцать, а ему - двадцать два. Я благоразумно отступил на второй план и терзался молча. Я убедил сам себя, что мне будет достаточно просто быть рядом с ней, быть ей братом..., но, Альберт, я жил как в аду. Прежде всего, потому, что Роберт постоянно уезжал, и она падала духом, вздыхая по нему каждую ночь. Я продолжал жить в чикагском особняке, хотя Пона переехала к Роберту, в дом через несколько кварталов от нашего. При мысли о том, что она там совершенно одна, моё сердце обливалось кровью. Иногда она приезжала навестить тебя, совсем ещё малыша, и я мог помечтать, что между нами почти ничего не изменилось, что она по-прежнему свободна, что у моей любви есть надежда. Помню, что иногда замечал, как она смотрела на меня особенным взглядом, словно догадываясь о том, что у меня на сердце …
Джордж отвернулся. Голос его стал хриплым, а взгляд уставился в пустоту.
- Когда она умерла, в моей жизни воцарился мрак, а мою душу похоронили вместе с ней. Мне только исполнилось тридцать лет, ей было всего двадцать шесть. Я прожил половину жизни, молча обожая её, и она исчезла навсегда.
Горькие слезы грозили пролиться из глаз, но огромным усилием воли Джордж удержал их.
-... Я понимаю тебя, Альберт, - продолжил он, - лучше, чем хотелось бы. По крайней мере, ты осмелился показать Кенди свои чувства. Я же обречён жить, мучаясь сомнениями. Если за всё это время я что-то и понял, так это то, что жизнь - как бы то ни было - продолжается. И сердце излечиваются даже от самых глубоких ран. В мире полно прекрасных женщин, которые умеют любить всей душой. Ты не можешь, не должен заточать себя в прошлом и ходить по замкнутому кругу. Позволь себе быть счастливым. И я клянусь тебе, мальчик, что ты в этом не одинок - я тоже постараюсь. Постараюсь принять. Изо всех сил.
Оба собеседника смолкли, погрузившись в раздумья, и какое-то время ни один из них не вымолвил ни слова.
- Джордж, - произнёс, в конце концов, Альберт, - для меня было бы честью назвать тебя своим шурином. Лучшей кандидатуры мне не найти.
Мужчина не мог не улыбнуться, и его глаза засияли нежностью.
- Усвой мой урок, мальчик. Забудь Кенди. Безответная любовь не принесёт ничего, кроме огорчений.
Альберт встал с кресла и подошёл к Джорджу. Проследил за его взглядом, устремлённым в окно, и заметил, что дождь перестал. Первые лучи солнца прорвались сквозь лёгкие, мало-помалу исчезающие тучки.
- Ты видел, Джордж? Какой великолепный день, несмотря ни на что! Говорят, что вслед за суровой зимой наступает спокойная весна, и это правда.
Джордж подошёл к Альберту и тоже загляделся на чудесную игру света в саду. Все растения будто снова ожили, и засияли яркими цветами в свете ясного утра.
- Ты уже решил, когда возвращаешься в Чикаго? - спросил он у Альберта.
Молодой глава семьи Эндри непринуждённо потянулся.
- Я думаю пробыть в Лейквуде ещё одну неделю. Мне нужно закончить приготовления к поездке в Заир и визиту к леди Луизе в Нью-Йорк.
Джордж развернулся к Альберту и посмотрел ему прямо в глаза.
- В таком случае, когда следует поехать в Чикаго, чтобы передать Кенди последние распоряжения относительно Лейквуда?
Альберт слегка выгнул бровь.
- Я был бы тебе безмерно благодарен, мой дражайший друг, если бы ты занялся этим делом как можно скорее. Когда мы уладим этот вопрос, больше ничто не задержит меня в Чикаго...
Перед тем, как уйти, Джордж в знак поддержки слегка пожал ему руку. Оставшись в одиночестве, Альберт вновь уселся в кресло и попытался закопаться в бумагах, разбросанных на столе. После разговора с другом и соратником он почувствовал, что скинул непомерно тяжёлый камень с души. Благодаря ему, он окончательно убедился, что нет смысла вздыхать по безответной любви, из-за женщины, которая испытывает к нему лишь братские чувства, и о том, что, если бы он не утратил её любовь ещё в отрочестве, то она осталась бы в его сердце навсегда. Он сделает всё, чтобы забыть о прошлом, чтобы распахнуть объятия навстречу жизни, будущему, которое так заманчиво открывалось перед ним!.. Он уже никого не упрекал. Ни её, ни себя. Должна же выпасть ему возможность начать всё заново, быть счастливым, начать новую жизнь, которую ничто бы не омрачало.
Он был уверен, что справится с тоской. Альберт верил в свои силы. Он уже взял свою боль под контроль, и со временем она исчезнет... навсегда. Впервые за многие годы он смог взглянуть в будущее без Кенди.
|
